На каком языке говорят наши дети?
Сын увлекся суффиксами ова-ева.
- Сегодня холодновато, - сообщает он, сосредоточенно размазывая ботинком снег по асфальту.
На вопрос «будешь чай?» отвечает:
- Да. С чем-нибудь сладковатым.
Отлично помню, как я в этом же примерно возрасте полюбила приставки недо- и пере-. Все началось с подслушанного где-то обрывка разговора: «он недопонял и перестарался».
Недопонял и перестарался. Как классно! А если «перепонял и недостарался»? Ух ты, совсем по-другому стало!
Это была удивительная, захватывающая игра: недоумыться, перезавтракать, недокрасивый, перевкусный… Слова играли и переливались оттенками смыслов, наполняясь, наливаясь ими, они обретали объем, плоть и кровь. Слова оживали, а вместе с ними становилось трехмерным, живым и настоящим все, что я называла.
Так я полюбила язык, на котором говорю, думаю, пишу, - за его вариативность, гибкость, а главное – за смыслы, бесконечные уровни смыслов, одни из которых лежат на поверхности, а другие спрятаны глубоко, но ты, всемогущий волшебник, можешь открыть тайное, разделить, соединить, рассыпать и снова собрать эти драгоценные камни в сверкающее ожерелье.
Конечно, это я сейчас могу объяснить сама себе, что я чувствовала. А тогда я просто чувствовала и увлеченно играла.
Ах, если бы тогда у меня была возможность говорить не на одном, а на двух, на трех языках! Именно тогда, когда я еще не знала границ, не видела берегов и не боялась высоты и сложности грамматических конструкций!
Но во времена моего детства казахский и английский начинали учить только в пятом классе, и казахская речь звучала в Алма-Ате 70-80х гораздо реже, а об английской и говорить не приходится.
В школе казахский язык по значимости был где-то между физкультурой и уроками гражданской обороны (и это очень постыдно, я считаю!), а английский и немецкий преподавали учителя, которые и сами-то носителей этого языка в глаза не видели. Я была отличницей по обоим предметам, но исключительно за счет хорошей памяти, ведь ничего, кроме заучивания тогдашние методики преподавания детям не предлагали.
По-настоящему учить язык, английский, в частности, я начала лишь в университете на филфаке: меня случайно, за счет хорошей памяти, определили в особую группу из четырех студентов, три из которых закончили английские спецшколы. Тогда, в 90-е, в наших вузах еще бродили неприкаянно смелые и ничем не подкрепленные педагогические идеи, и нашей группе хотели преподавать английский с уклоном в теорию и практику перевода, то есть мы должны были стать не просто лингвистами, а специалистами по письменному переводу. Проект этот благополучно лопнул, но два года наша группа из пяти человек изучала английский вполне себе на уровне иняза.
Честно говоря, мне было очень сложно. Английский язык не открывался мне. Я все зубрила, зубрила: come in, come out, come back… А если come off? Что будет, если come off, спрашивала я себя и… не видела. Лезла в словари, смотрела контекст, пыталась вникнуть, но не чувствовала. Не ощущала. Слова не наполнялись смыслом, не оживали, так и оставались мертвыми грамматическими конструкциями. К сожалению, такими они остались навсегда.
Да, я научилась довольно сносно переводить несложные новостные статьи из журналов по языкознанию, потом довольно сносно стала говорить (правда, с чудовищным акцентом). Но английский так и остался для меня набором никак не соединенных друг с другом правил, каких-то диких исключений и пыльных столбиков слов. А ведь язык – это живая стихия. Но я боюсь заходить в нее, как некоторые боятся заходить в воду глубже, чем по колено.
А сейчас сын открывает для себя эту прекрасную игру, и я уверена, что он полюбит свой родной язык так, как в его возрасте полюбила его я.
Но как же я хочу, чтобы он сумел также почувствовать и полюбить еще два языка, две стихии – казахский и английский! Кстати, вы знаете, что чем больше языков знает человек, тем больше нейронных связей формируется у него в мозгу. А чем больше связей – тем выше интеллект, быстрее реакция, парадоксальней мышление. Интересней жизнь.
Хорошо, что в нашей школе казахский и английский учат с первого класса. Плохо то, что учат по прежним советским методикам.
*Язык и стиль автора сохранены