Реальная история: как родить после рака шейки матки

Когда мы познакомились с Асель Джаркымбаевой, она сказала, что считает свою дочь «главным достижением в жизни». Ее слова могли показаться естественной для молодой матери гормональной сентиментальностью, но это не так! Позже выяснилось, что рождение дочери стало для нее итогом борьбы с онкологией и фактом победы над ней.

Асель – первая женщина в Казахстане, которая после  рака шейки матки смогла выносить и родить ребенка. Не без ЭКО и чудес современной медицины, конечно, но факт: многие женщины и мысли не допускают о материнстве, когда сталкиваются с онкологией. А Асель даже не сомневалась - ей надо было не только победить рак, но и родить после него, на меньшее она была не согласна.

Не встретиться, чтобы поговорить, я не могла. И конечно, первое, о чем спросила – как это вообще возможно - родить после химиотерапии?

«Ситуация, конечно, не рядовая, но для меня - нормальная. Почему нельзя рожать после болезни? Кто так решил? Если у машины колесо снять, странно же утверждать, что она никогда больше не поедет! Поставьте запаску и вперед… Вот и в медицине есть много разных методов, помогающих зачатию. ЭКО, как в моем случае, или суррогатное материнство, как в случае с моей подругой».

О своем диагнозе Асель узнала именно тогда, когда они с мужем планировали беременность, поэтому она смогла не зацикливаться на болезни, а мыслить на шаг вперед – планировать будущую беременность.

«Я вышла замуж. Мы хотели ребенка. Я отправилась к врачам с вопросом – почему не получается.  В целом все было благополучно, но возле матки нашли миому, которая все перекрывала. Врач мне сказала: «Асель, тебе нужно сделать ЭКО, миомы имеют особенность рассасываться во время беременности». Зря тогда я ее не послушала. Муж не хотел идти на ЭКО, говорил: «сами», и я решила удалить миому, как советовали другие врачи. А через полгода на этом самом месте у меня произошло перерождение опухоли из доброкачественной в злокачественную. Собственно говоря, я, возможно, и не заболела бы, если бы не та операция. Помню, как пришла на плановое УЗИ в «Центр Матери и Ребенка», а там начался переполох. Я не понимала, что происходит, говорю: «Может быть у меня беременность?», а узист отвечает: «Не дай Бог тебе такую беременность». Тогда она мне показалась ужасно злой и неприятной женщиной, хотя на деле была первой, кто увидел проблему и послал меня на дополнительные обследования».

Асель ждал ряд анализов и УЗИ-обследований, в ЭКО- и онко-центрах. В онко-центре взяли мазок и успокоили: «Все хорошо, ложная тревога, можно рожать».

«Все родственники радовались – обошлось, плакали от счастья, в шутку меня ругали, что я всех перепугала, а я никак не могла успокоиться, понимала – что-то не то. Подруга мне посоветовала сходить на прием к гинекологу и провести осмотр на кресле: «Любой хороший гинеколог видит – есть онкология или нет, иди на прием». И я пошла. И врач тоже забеспокоилась. И оказалось, что анализ брали не там – опухоль образовалась прямо на шейке матки, а соскоб делали где-то рядом.

Когда мне впервые озвучили диагноз «аденокарцинома», я даже не поняла, что это рак. Не знала в свои на тот момент 35 лет, что видов онкологии – множество, и у всех опухолей свои названия. Первое, что я спросила: «Дети у меня будут?»

Асель никто не давал гарантий. Предварительный прогноз в Казахстане звучал так: если матку не удалят, что не факт, если все пойдет хорошо, что тоже не факт, то шансов, что яичники начнут снова работать 50 на 50. Асель принялась искать варианты. Первая страна, на которую пал выбор, была Южная Корея.

«В Южной Корее мне предложили комплекс за 200 000 долларов - гормонотерапию, удаление яичников и матки, ЭКО – сразу там же и хранение эмбрионов. Это дорого, страшно и нереалистично. Но я готова была пойти на все, что угодно, продать и отдать все, что у меня было, только бы не остаться без детей! Со мной полетели мама и муж. Муж, чтобы на месте сделать ЭКО, мама, чтобы поддержать.

Меня уже положили на операцию. Время 12 часов ночи (для зарубежных клиник ночные операции - норма).  Рядом мама, муж и две медсестры, которые пришли готовить меня к операции. За ширмой – девушка, которой делают «химию», и ее сердитый на нас муж – мы мешаем: громко говорим, ходим туда-сюда, хлопаем дверью… Тут еще входящий видео-звонок, подруга звонит. Беру трубку, Дина говорит: «Асель, вставай и уходи. Мы нашли другой вариант, в Израиле, тебе не придется ничего удалять – ни яичники, ни матку, уходи немедленно».

Корейские врачи тогда очень удивились – так же не делается! А мама спросила: «Мы вам что-то должны? Нет? Тогда мы уходим». Помню, едем в лифте с мамой и мужем и хохочем в голос – такое было облегчение! А кстати, удалять тогда мне должны были правый яичник, откуда позже и пришла моя дочь».

В Израиле тоже никто не давал Асель стопроцентных гарантий, но шансы, что яичники снова начнут работать повысили – с 50 до 80 процентов.

«До операции не было понятно – сохранят мне матку или нет, как поведут себя яичники, как вообще все пройдет. Но благодаря системе frozen, мне сразу после операции (кстати, удалили только саму опухоль), сделали прогноз на будущее. Результаты показали, что у меня все чисто – и лимфоузлы, и перешеек, лечение имело положительный эффект. Раковому больному никогда не говорят: «Вы – здоровы». В каждом из случаев есть так называемые годы выживаемости: 5, 10 или 15 лет. В моем случае, а рак шейки матки считается легкой формой, нужно выждать всего пять лет.  Я прохожу обследования каждый ноябрь. Осенью 2020 будет последнее, когда меня наконец смогут отпустить. Чтобы максимально снизить риски, во время операции мне переместили яичники. Врачи предполагали, что, возможно, мне понадобится лучевая терапия. И чтобы сохранить яичники, один из них «спрятали» за мочевой пузырь, другой подняли к селезенке. В августе я пойду в наш ЭКО-центр, там мне снимут специальные скобы и вернут яичники на место».

Лучевой терапии у Асель не было, зато она прошла четыре сеанса химиотерапии  – там, в Израиле. К тому моменту появились революционные лекарства, так называемая таргетированная терапия, которую применяют даже при беременности. От обычной «химии» она отличается тем, что не  убивает все делящиеся клетки подряд - и здоровые, и больные,  а останавливает развитие только опухолевых клеток.

 «Я точно знала, что не умру, была уверена на сто процентов, что выживу. Даже не боялась за себя. Боялась другого - что удалят матку, что яичники не заработают. Страх был жутким: я очень люблю детей и безумно хотела стать матерью. В ночь перед химиотерапией мне приснилась покойная бабушка. Она разливала чай, повернулась ко мне и сказала: «Поторопись». Я встала и сказала маме: «Пора идти на «химию», бояться нет времени». Второй раз за всю болезнь, когда мне было страшно – когда начали лезть волосы. Помню, сижу в ванной с прядью волос в руках и рыдаю. Прибежали мама с сестрой успокаивать: все отрастет, вот увидишь. И вот видите – отросло!»

Асель трясет головой и улыбается. Мне кажется, все это было не с ней и не о ней.

«Ни один страх не реализовался. Через три месяца, как закончилась химиотерапия, я побежала в ЭКО-центр. «Стимулируйте меня» - говорю! Они ни в какую – риски. Я написала в Израиль, спросила – можно ли стимулироваться. Они ответили, что при гормональном виде рака, который был у меня, стимулироваться можно, но предельно аккуратно. Первый раз ничего не вышло –  не восстановились яичники. Во второй раз через пару месяцев врач взяла меня в естественном цикле, не стала стимулировать, но яйцеклетка перезрела. А во время третьей попытки мы извлекли три яйцеклетки. Из них оплодотворились две, из двух выжил только один эмбриончик. Его подсадили, он прижился. Смотрю сейчас на свою дочь и не удивляюсь почему –  она такая хваткая, сильная – по-другому и быть не могло!

В ЭКО-центре лежит еще одна моя яйцеклетка, ждет. Я хочу еще рожать. Хочу сына. И хочу усыновить ребенка из детского дома. Но это потом. Сейчас на первом месте – дочь, на втором – покупка квартиры, а потом – и все остальное, на что нужны силы и деньги».

Операцию и процедуру ЭКО Асель оплатила сама и при помощи родителей – они экстренно продали землю – нужны были деньги на поездку в Корею. Уже находясь там и узнав полную стоимость лечения, Асель с мужем и мамой разработали план: мама возвращается домой первой – продавать квартиру, муж – следом, чтобы выставить на продажу машину. Но и тут вмешались друзья.  

«Это было в Корее, я вернулась вечером в номер с подтвержденными анализами, написала девочкам в чат: «У меня нашли рак» и упала в постель без сил. А на утро телефон взорвался от сообщений. Какую только помощь они не предлагали! Мне и в голову тогда не могло прийти просить о помощи. У меня есть муж, семья – какие сборы?! Моя подруга Даша сказала: «Какой смысл вам сейчас лететь и все продавать, когда есть мы, твои друзья. Мы хотим помочь и сами соберем деньги. Предполагалось, что они скинутся между собой, не привлекая никого извне. Но все завертелось само собой и очень масштабно – у меня много друзей и знакомых, многие меня помнят по тому времени, когда я вела программу, многие знают, как журналиста. Я никого не хотела просить о помощи, но сборы шли сами собой, без моей воли и участия. В итоге друзья собрали 22 тысячи долларов. Ровно столько, сколько я в итоге потратила на химиотерапию. В Израиле расценки отличались от корейских. Операция стоила 31 тысячу, химиотерапия – 22 тысячи. Плюс, перелеты и проживание – мы потратили около семидесяти тысяч. От суммы с продажи земли осталась еще часть – на ЭКО и последующие процедуры. Я их храню, не трачу – впереди еще две ноябрьские поездки в Москву – нужно сделать ПЭТ-КТ (современный комбинированный метод исследования, сочетающий в себе позитронно-эмиссионную томографию (ПЭТ) и компьютерную томографию (КТ) – прим. авт.). Мама мечтает, чтобы последний ПЭТ-КТ мне сделали в Израиле, но это дорого».

Асель знает, что с этого года ПЭТ-КТ можно сделать и в Алматы по квоте, но количество квот – строго нормировано. Она не хочет забирать шанс у тех, у кого нет возможности пройти диагностику платно. «Зачем мне нужна такая карма?» - говорит.

«ЭКО я тоже делала за свой счет – квоты не выделяются людям после онкологии. Есть определенный перечень заболеваний, по которым можно получить квоту, мое – не в их числе. Ну и пусть. Главное у меня есть дочь, благодаря ЭКО!

Многие говорят – это богонеугодное дело. Но, простите, если бы бог был против, ЭКО просто не существовало бы! Ребенку, чтобы появиться на свет при помощи ЭКО, нужно пройти столько этапов! Не факт, что будут яйцеклетки в фолликулах, не факт, что они оплодотворятся, не факт, что они доживут до третьего или пятого дня, когда их подсаживают, не факт, что они приживутся, не факт, что эту беременность ты спокойно сможешь выносить, и не факт, что родишь! И это разве не чудо? Моя дочь была пятидневной, плюс, еще один месяц крио. Мой врач посчитал, что так больше шансов – замороженные эмбрионы лучше приживаются – представляете? А потом надо было еще ждать. 10 суток. Не нервничать, не делать тестов на беременность. Конечно, я не выдержала, побежала на седьмые сутки, купила тест, а там уже две полоски. Кричу маме: «Ты будешь бабушкой!» Мама – в слезы. Мама тогда много плакала. А сейчас, когда обнимает или убаюкивает мою дочь, говорит: «Если бы я знала об этом в 2015 году, просто заглянула, как через шторку, в сегодняшний день и увидела, что сижу вот так с ней в обнимку, я бы ни одной слезинки не проронила!

Для мамы это было потрясением. Моя бабушка - ее мама – в свое время умерла от онкологии, у тети по маминой линии недавно диагностировали рак груди… Если в анамнезе, особенно по женской линии, есть онкологические заболевания, то человеку лучше всегда быть предельно осторожным и своевременно проходить скрининги. В Израиле меня сразу спросили – есть ли в роду по женской линии кто-то с онкологией? Оказывается, яйцеклетка несет больше информации, чем сперматозоид. Даже приживаемость плода и момент оплодотворения в большей степени – до 90 процентов - зависит от яйцеклетки. Яйцеклетка она – ух! – сила».

Асель смеется, а потом серьезно добавляет, что заставляет всех и каждого постоянно сдавать анализы.  

«Любому человеку нужно проверяться – сдавать онкомаркеры раз в год. Для женщин это стоит 15000 тенге, для мужчин - 19000 тенге. Дети могут сдать РЭА. В конце месяца поведу родителей. Снова. Они уже устали, говорят: «Запарила ты со своими онкомаркерами», но мне так спокойнее, я не готова их терять. Да, люди умирают не только от рака, и предотвратить смерть нельзя, но это единственное, что я могу сделать».

Верила ли Асель тогда еще во что-то кроме своего предчувствия? Говорит – да. В падающем самолете нет атеистов.

«В тот момент я начала читать намаз. Но, как пошла на поправку, стала делать это все реже. Но хочу возобновить. Считаю, что за то, что выжила надо сказать спасибо Богу. Я много общаюсь с людьми, которые борются с онкологией и не всегда эта борьба успешна. А мне повезло. И везло тогда во многом. Пока мы ждали результатов обследований в Израиле, взяли гида и поехали по святым местам. Раньше я думала – врут все про особую энергетику места. Но возле Стены Плача внутри меня все вибрировало – от пяток до макушки, такую я ощутила там энергию, что поняла – не врут. Там же возле нас бегала маленькая девочка. Мама говорила – хоть бы у тебя такая же дочь родилась! Клянусь, дочка на нее ужасно похожа – один в один!

Нам попался классный гид, он отвез нас даже в Палестину. Я не знала, куда мы едем пока мой телефон не сказал: «Добро пожаловать в Палестину!» Мы просто ехали, пересели из одной машины в другую, к нам подсел еще один гид, люди с автоматами – там они везде, а тут раз – и Палестина. Мы оказались у Гроба Господня. Меня пустили без очереди, гид просто сказал кому-то: «Кансэр», и я вошла. Было удивительно там оказаться, удивительно все это переживать и чувствовать. Это странно может прозвучать, но тогда было удивительное время — лучшее для познания себя и мира, я была невероятно счастливой и ужасно несчастной одновременно, но я тогда жила изо всех сил. Ничего не упускала из вида, все осознавала и чувствовала как-то особенно – находилась в моменте».

Спрашиваю – изменил ли ее тот период. И если да, то как.

«Я стала более ранимой. Позже пришло понимание, что все могло быть намного хуже. Мне повезло. Я больше никогда не буду переживать, что потеряла деньги или работу. Для меня главное – прийти домой и увидеть, что у меня есть мама, папа, сестра, ее дети, моя дочь и я.

А еще я разошлась с мужем. Есть печальная статистика: 90 процентов людей, которые пережили онкологию сами разводятся со своими вторыми половинами. Не знаю почему. Мы пытались разобраться. Решить, как жить дальше. Подумать почему это происходит – но так и не поняли.  У меня несколько ответов: мужья (или жены) могут напоминать о чем-то, или повести себя как-то неправильно во время болезни, или просто стать чужими – когда человек не находится на грани жизни и смерти, у него все по прежнему, а ты – другой. А мой муж? Он стал для меня больше братом и другом. Он меня видел всякой – и такой, и сякой, и лысой, и толстой. Да, он со мной через многое прошел, но есть моменты, за которые я до сих пор не могу его простить. Но не виню.  Он безумно любит дочку, участвует в воспитании, выплачивает деньги, отлично общается с моей семьей, а я – с его, но друг с другом мы сейчас не пересекаемся. Но это пока».

А как же планы родить сына? 

«Женщина всегда рожает для себя. Мужчина сегодня есть, а завтра его нет. Но я верю, что рожать буду от любимого человека и для него. Я достойна того, чтобы меня любили, и сама хочу дарить любовь».  

И напоследок – о том, как поддержать людей в подобной ситуации.

«Я могу сказать, чего делать не стоит. Утешать. Говорить: не плачь, все будет хорошо. От этих слов не успокаиваешься, а паникуешь еще больше. С другой стороны, не надо вспоминать и рассказывать истории про некого дядю Ваню, который боролся с раком и умер. Зачем?

Классно работала система моей мамы, которая не утешала, а бодрила. Говорила: «Ты чего плачешь?! Ну полечишься, подумаешь! Единственная что ли лечишься?» Или рассказывала, как бы между делом историю про того же дядю Ваню, но который не умер, а напротив, выздоровел.  Пусть я понимала, что она делает это специально, но это вселяло в меня уверенность, я знала, что все будет хорошо. И знала это не без помощи близких и друзей – они все у меня – золотые!»

Записала Валерия Худайбергенова